Он поднял воспаленные глаза к потолку своего крохотного дома из металла и пластика. Взгляд у него был безумный и несчастный.

– Но – богом клянусь! – мы им еще покажем! Мы так просто не сдадимся! Мы будем драться за каждую пядь земли!

Обнуленные

Лемюэль прижался к стене своей темной спальни, напряженно вслушиваясь. Легкий ветерок колыхал тюлевые занавески. Желтый свет уличных фонарей просачивался в окно и растекался по кровати, шкафу, книгам, игрушкам и разбросанной одежде.

В соседней комнате шептались два голоса:

– Джин, надо что-то делать, – проговорил мужской голос.

В ответ тихо ахнули:

– Ральф, прошу тебя! Не трогай его! Ты должен держать себя в руках! Я не позволю причинить ему вред!

– Да не собираюсь я ничего такого с ним делать! – В шепоте слышалась застарелая боль. – Но почему он так себя ведет? Почему не играет в бейсбол? В салочки? Как все остальные ребята? Почему? Почему он жжет магазины и измывается над беспомощными животными? Почему?!

– Он… другой, Ральф. Мы должны попытаться понять.

– А может, врачу его показать? – проговорил его отец. – Может, у него секреция каких-то желез нарушена, откуда нам знать…

– К какому доктору? К старику Грейди? Но ты же сам сказал – он не сумел…

– Нет. Не к доку Грейди. Он отказался работать с нами после того, как Лемюэль испортил его рентгеновский аппарат и разломал всю мебель в приемной. Нет, думаю, проблема гораздо серьезнее.

Повисла напряженная пауза.

– Джин, я отвезу его… туда. В Хилл.

– О Ральф! Пожалуйста…

– Я сказал – значит, сделаю. – В голосе звучала мрачная решимость.

Так взревывают попавшиеся в ловушку звери.

– Возможно, психологи сумеют что-то сделать. Может, они помогут. А может, и нет.

– А если они оставят его в клинике? Принудительно? Ральф, у нас же никого нет, кроме него!

– Да, – хрипло пробормотал Ральф. – Я знаю. Никого нет. Но я уже принял решение. Еще в тот день, когда он ударил учителя ножом и выскочил в окно. Я покажу Лемюэля специалистам в Хилле.

День выдался теплым и погожим. Ветерок трепал листву, среди деревьев сверкало белизной, стеклом и металлом огромное здание клиники. Ральф Йоргенсон неуверенно оглядывался по сторонам и мял в руках шляпу – громадность госпиталя подавляла его.

А Лемюэль внимательно слушал. Настораживая свои большие, подвижные уши, он мог многое услышать – вокруг волновалось море голосов. Море накатывало волнами: голоса слышались изо всех комнат и приемных, на всех этажах. Его это возбуждало.

Доктор Джеймс Норт вышел навстречу и протянул руку. Высокий, красивый шатен чуть за тридцать, в очках в темной роговой оправе. Походка твердая, рукопожатие – а он и с Лемюэлем так поздоровался – быстрое и уверенное.

– Пойдемте, – трубным голосом пригласил он их внутрь.

Ральф двинулся к дверям его кабинета, но доктор Норт покачал головой:

– Вас я попрошу остаться снаружи. Только мальчик. Мы с Лемюэлем должны поговорить наедине.

Лемюэлем владело все то же возбуждение. Он пошел за доктором Нортом в кабинет. Норт быстро запер дверь на тройной магнитный замок.

– Можешь называть меня Джеймсом, – сказал он, тепло улыбнувшись мальчику. – А я тебя буду звать Лемом, хорошо?

– Хорошо, – осторожно ответил Лемюэль.

От человека не исходило никакой враждебности, однако он уже понял, что надо всегда быть начеку. Надо вести себя осторожно – даже с этим дружелюбным, симпатичным на вид доктором. Который, кстати, явно не глуп.

Норт закурил и окинул мальчика изучающим взглядом.

– Когда ты связал и стал препарировать этих старых, никому не нужных уродов, – сказал он задумчиво, – тобой ведь двигало чисто научное любопытство? Ты хотел знать – и тебя интересовали факты, а не мнения. Ты хотел сам понять, как устроено человеческое тело.

Лемюэль почувствовал, как растет его возбуждение.

– Но никто меня не понял…

– Да, это так, – и Норт покачал головой. – И никогда не поймет. Ты знаешь почему?

– Думаю, да.

Норт стал ходить туда-сюда по кабинету.

– Я хочу предложить тебе несколько тестов. Чтобы кое-что понять. Если ты не против, конечно. Так мы сможем оба больше узнать о тебе. Я ведь изучал тебя, Лем. Читал полицейские отчеты, статьи в газетах.

Он резко повернулся к письменному столу и извлек из ящика Миннесотский многоаспектный личностный опросник, пятна Роршаха, Бендер гештальт-тест, карты Зенера, планшетку для спиритических сеансов, игральные кости, детскую доску для письма, восковую куклу с кусочками ногтей и обрезками волос и кусочек свинца, который нужно превратить в золото.

– Что мне нужно сделать? – спросил Лемюэль.

– Я задам тебе несколько вопросов, а потом дам несколько предметов – поиграть. Посмотрю, как ты с ними будешь управляться, напишу пару заметок. Как тебе такой план?

Лемюэль не знал, что сказать. С одной стороны, он отчаянно нуждался в друге, с другой – он все-таки опасался доктора.

– Я…

Доктор Норт положил мальчику руку на плечо:

– Ты можешь доверять мне. Я не как те дети, которые тебя побили тем утром.

Лемюэль вскинул на доктора благодарный взгляд:

– Так вы знаете? Я обнаружил, что правила их игры – абсолютно произвольные. Поэтому я естественным образом решил сообразовываться с естественными целями. Когда бита оказалась у меня в руках, я ударил по голове сначала подающего, потом принимающего. А потом я обнаружил, что человеческие этика и мораль – они все устроены подобным же… – тут он осекся, потому что вдруг испугался. – Возможно, я…

Доктор Норт сел за стол и принялся тасовать карты Зенера.

– Лем, не волнуйся, – тихо сказал он. – Все будет хорошо. Я все понимаю.

Лемюэль выполнил все тесты. Потом они долго сидели и молчали. Часы уже показывали шесть, за окном садилось солнце. Наконец доктор Норт заговорил:

– Невероятно. Я сам не могу поверить в то, что вижу. Ты совершенно логичен в своих действиях, но полностью лишен таламических эмоций. Твой ум совершенно свободен от культурных и моральных представлений. Чистый, беспримесный случай паранойи при полном отсутствии эмпатии. Ты абсолютно не способен чувствовать печаль, сострадание или жалость – точнее, ты вообще ни на какие человеческие эмоции не способен.

Лемюэль кивнул:

– Да, это правда.

Доктор Норт откинулся в кресле, изумленный и растерянный.

– Даже мне трудно это представить. Невозможно, крайне удивительно. Твоя логика безупречна – ибо совершенно свободна от ценностной ориентации. Окружающий мир должен видеться тебе как враждебный, не так ли?

– Так.

– Конечно. Ты проанализировал модели человеческого поведения и увидел, что, стоит им раскусить тебя, и они тут же набросятся и попытаются убить.

– Потому что я – другой. Не такой, как они.

Удивлению Норта не было пределов.

– Паранойю всегда рассматривали как психическое заболевание. Но это вовсе не болезнь! Речь идет не об утрате связи с действительностью – напротив, параноик осознает реальность как она есть! Он – совершенный эмпирик… Его разум не затуманен этическими и моральными представлениями, культурными предрассудками… Параноик видит подлинное устройство мира. На самом деле он – единственный из нас, кто находится в здравом уме…

– Я читал «Майн кампф», – сказал Лемюэль. – И понял, что я не один.

И мысленно вознес благодарственную молитву: «Я не один». Есть «мы». И «нас» – много.

Доктор Норт заметил, как изменилось выражение его лица.

– «Волна из будущего», – пробормотал он. – Я не такой, как вы, но я хочу понять вас. И я благодарен судьбе за то, что я – просто человек, способный к таламическим эмоциям и ограниченный в силу полученного воспитания. Я не могу стать одним из вас, но испытывать сочувствие – вполне…

И он вскинул враз посветлевшее лицо:

– И я могу вам помочь!